Как выживают благотворительные организации в новой российской реальности
24 февраля Россия начала военную операцию на Украине. Последовавшие за ней санкции западных стран и ответные меры российских властей изменили жизнь россиян, в первую очередь самых слабых и незащищенных.
«Деньги просто не списались с карт»
Пожертвования в благотворительный фонд «Измени одну жизнь», который занимается семейным устройством детей-сирот и поддержкой приемных семей, в марте упали на 16%. «Отменяются регулярные платежи наших постоянных подписчиков по техническим причинам — банк не может провести операции по списанию денег,— рассказывает директор фонда Яна Леонова.— Таких отмен в марте стало в 2,5 раза больше, чем в феврале». Руководитель благотворительного фонда «Живой» Виктория Агаджанова уточняет, что рекуррентные платежи отменяются в основном по техническим причинам,— банковские карты многих людей, подписанных на регулярные платежи, оказались заблокированными.
«Все подписки через Google Pay и Apple Pay исчезли,— говорит она.— Уезжает самая работоспособная, неплохо зарабатывающая, с активной жизненной позицией молодежь, которая была нам очень большим подспорьем. На эту аудиторию у нас было ориентировано три проекта, все три сейчас остановлены. Мы теряем огромное количество людей, которые хотят и могут помочь, но не могут технически это сделать».
О серьезном падении частных пожертвований “Ъ” рассказали также руководители других крупных благотворительных организаций — Инна Инюшкина (Spina Bifida), Майя Сонина («Кислород»), Елена Смирнова («Созидание»), Ольга Германенко («Семьи СМА»).
«У многих людей денег стало меньше, многие уехали, а из-за границы переводить сложнее, многие вообще остались без карт,— объясняет Майя Сонина.— В нашем случае часть пожертвований мы потеряли еще и из-за нашей активной пацифистской позиции — в конце февраля мы подписали письмо против “спецоперации”, а вскоре несколько жертвователей сообщили, что отказываются нам помогать по этой причине». «Кислород» помогает собирать средства на лечение людей, больных муковисцидозом. «Обычно у нас на сайте открыто десять благотворительных сборов,— говорит Сонина.— Сейчас их всего два, и они практически стоят. В первом мы собираем деньги на аренду жилья в Москве для девочки, которая ждет пересадки легких, а во втором — на покупку дорогостоящего импортного антибиотика для пациента. Несмотря на то что этот антибиотик зарегистрирован в России, получить его за счет государства невозможно — на госзакупках побеждают те производители, которые предлагают дешевые дженерики (препараты по наименованию действующего вещества, а не по торговому наименованию.— “Ъ”). Но нашим пациентам очень часто дженерики не подходят».
В благотворительном фонде «Нужна помощь» потери с 24 февраля по 24 марта — около 8 млн рублей рекуррентных платежей от частных лиц, из них 2 млн рублей предназначались на работу фонда и информационного портала «Такие дела». «Бюджет пожертвований на работу фонда и портала сократился на 30%,— отмечает директор по фандрайзингу фонда “Нужна помощь” и интернет-портала “Такие дела” Майя Соерова.— Лишь малая доля отказов связана с тем, что люди специально зашли в личный кабинет на сайте или через платежные агрегаторы и отписались от пожертвований. Львиная часть наших финансовых потерь связана с тем, что деньги просто не списались с карт».
В петербургской благотворительной организации «Перспективы» объем массовых пожертвований за последний месяц снизился на 30%, рассказывает исполнительный директор Екатерина Таранченко: «Отчасти это связано с техническими проблемами платежных систем, отчасти — с тем, что люди напряжены по поводу своей личной финансовой ситуации».
Более 300 НКО в России получали поддержку от фонда «Нужна помощь»: среди них такие известные организации, как детский хоспис «Дом с маяком», Благотворительный фонд Константина Хабенского, AdVita, а также небольшие региональные организации, которые существовали только на собранные фондом «Нужна помощь» средства. Система благотворительного фандрайзинга, созданная фондом, оказалась уникальной: журналисты портала «Такие дела» рассказывали о проектах НКО, и благодаря этим публикациям фонд собирал пожертвования на их работу.
По словам Соеровой, 60% бюджета фонда составляют пожертвования от физических лиц, а средняя сумма одного пожертвования в 2021 году составляла 124 рубля. «Наш фонд всегда пропагандировал небольшие, но регулярные пожертвования,— поясняет она.— Именно они помогают фондам быть стабильнее, планировать свою деятельность, запускать долгосрочные проекты».
В 2018 году фонд запустил акцию «Рубль в день», которая и обеспечила ему массовые регулярные пожертвования.
Теперь, по прогнозам финансистов фонда «Нужна помощь», ежемесячные платежи в адрес благотворительных организаций снизятся на 6 млн рублей (или на 30%). «Мы ищем способы, как этого избежать, думаем о благотворительных акциях, но очевидно, что вернуть весь объем пожертвований невозможно,— считает Соерова.— Часть нашей аудитории, вероятно, приняла решение покинуть страну и, скорее всего, не сможет жертвовать с карт, выданных зарубежными банками. Очень больно видеть, как рушится система, которую мы создавали много лет».
«Все наши доноры — крупный, средний и мелкий бизнес — взяли паузу»
Значительную часть доходов благотворительных организаций составляли пожертвования от крупных компаний-доноров — сейчас они, по словам Инны Инюшкиной, «взяли паузу на время для понимания ситуации». Ее фонд Spina bifida помогает делать высокотехнологические операции беременным женщинам и новорожденным — чтобы избежать тяжелой инвалидности у младенцев со спинномозговой грыжей. Кроме того, фонд покупает качественные современные коляски и другие средства технической реабилитации для детей со spina bifida.
Елена Смирнова из фонда «Созидание» говорит, что за последний месяц из России ушли крупные торговые компании, которые поддерживали фонд. «Денег меньше, обращений от малоимущих больше»,— констатирует она. Фонд помогает бедным людям по всей России — отправляет им одежду по запросу, лекарства и расходные материалы для операций, платит небольшие стипендии школьникам, которые хорошо учатся, чтобы они имели возможность окончить школу и поступить в вуз. «У нас один ребенок прикреплен к одному дарителю, который и платит ему стипендию,— поясняет Смирнова.— В марте часть детей остались без дарителей, потому что многие стали уезжать из России или просто не смогли больше платить пожертвования со своих карт. А наши стипендиаты — очень нуждающиеся, для них потеря такой помощи критична».
По ее словам, решить проблему стипендиатов временно удалось — несколько постоянных подписчиков фонда увеличили свои пожертвования. «Но что будет дальше, мы не понимаем,— говорит Смирнова.— Будут повышаться цены на почтовые расходы (они постоянно повышаются), а значит, нам будет все труднее отправлять в регионы посылки с одеждой, канцтоварами, учебниками, лекарствами. Растут цены на лекарства, а значит, нам будет сложнее их покупать».
О заморозке пожертвований от крупных доноров и физических лиц говорит и руководитель проекта «Близкие люди» благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Алена Синкевич: «Крупные спонсоры дезориентированы в новой финансовой обстановке, а часть наших обычных жертвователей лишилась работы и доходов». Проект «Близкие люди» помогает приемным семьям, которые забрали из детских домов детей с инвалидностью или особенностями развития,— фонд оплачивает для них обследования, лечение, операции, покупает коляски и другие технические средства реабилитации. Без такой поддержки семьи не смогут полноценно воспитывать детей с тяжелыми заболеваниями.
Екатерина Таранченко из «Перспектив» подтверждает: «Все наши доноры — крупный, средний и мелкий бизнес — взяли паузу. Говорят, что будут стараться всеми силами выделить нам на этот год те благотворительные бюджеты, которые уже обещали. Но сказать заранее, как у кого пойдут дела и сохранится ли вообще бизнес, они не могут. Наши консультанты говорят, что в любом случае стоит ожидать 30-процентное падение объема пожертвований в связи со сложностями, которые возникают у бизнеса».
Благотворительные организации, которые входят в региональные реестры поставщиков социальных услуг, могут получать из бюджетов регионов компенсации за услуги, оказанные гражданам. «Перспективы» в начале пандемии забрали из психоневрологических интернатов молодых людей с тяжелыми нарушениями развития — и поселили их в квартирах сопровождаемого проживания, где уход и питание лучше, а качество жизни выше. Бюджет этого проекта в значительной степени формируется за счет региональной субсидии. «Мы уже получаем тревожные сообщения о том, что социальные бюджеты будут сокращаться в связи с другими затратами,— говорит Таранченко,— и у нас нет никаких гарантий от властей, что мы получим какие-то деньги за оказанные услуги. Это ужасно тревожно. Мы забрали ребят из интернатов под свою ответственность, мы никак не можем сократить объем их сопровождения и услуг для них, иначе ребята из домашних условий вернутся в интернат».
Снижения бюджета фонда на треть ожидают и в «Измени одну жизнь». Это значит, что фонд не сможет снять столько видеоанкет детей-сирот, сколько планировал, и часть сирот не найдет семью. Кроме того, возможно, придется сократить программы психологической поддержки приемных родителей, а также снизить объемы репетиторской помощи детям и услуг бебиситтеров, что может привести к росту возвратов детей в учреждения. По словам директора фонда Яны Леоновой, организация сделает все возможное, чтобы этого не допустить, но «сегодня сложно что-то планировать».
«Мы ограничены в финансах, и мы ограничены в словах»
21 марта Тверской суд Москвы по иску Генпрокуратуры запретил работу американской компании Meta в России, признав ее экстремистской. Компании принадлежат популярные социальные сети Facebook и Instagram. У всех фондов, с представителями которых поговорил “Ъ”, на этих площадках открыты страницы, благодаря которым благотворительные организации рассказывали о своей работе и собирали пожертвования. «У нас главная надежда всегда была на соцсети, там мы продвигаем наши сборы на пациентов,— рассказывает Майя Сонина.— Теперь непонятно, как ими пользоваться».
«Мы ограничены в финансах, и мы ограничены в словах, потому что решение суда по блокировке социальных сетей ударило по нам очень сильно,— утверждает и Виктория Агаджанова из “Живого”.— Самая платежеспособная наша аудитория сидела в этих соцсетях. Теперь мы не можем оставаться в них и публиковать там наши рекламные посты, потому что это будет считаться сотрудничеством с экстремистской организацией и ее финансированием».
Фонд «Семьи СМА» перестал вести свои страницы в Facebook и Instagram, рассказала его директор Ольга Германенко: «Основными каналами для привлечения благотворительных пожертвований были наши социальные сети. Сейчас мы должны подчиняться установленным ограничениям. 21 марта мы прекратили вести наши социальные сети на этих площадках».
По ее словам, страницы фонда в соцсетях «Одноклассники» и «ВКонтакте» не собирают много пожертвований, потому что аудитория там не активная. В новой группе фонда в Telegram всего 300 человек. Как заниматься фандрайзингом — непонятно. «Мы определенно ожидаем снижения уровня поддержки по адресным сборам»,— говорит Германенко.
В растерянности и Яна Леонова: «Сейчас нам очень не хватает разъяснений — надо ли поднимать весь контент на нашем сайте за несколько лет, чтобы проверить, содержатся ли там ссылки на эти уже запрещенные социальные сети, надо ли их убирать, можно ли продолжать вести аккаунт фонда. Мы несколько лет развивали социальные сети для расширения круга информированных людей — тех, кто готов помогать в нашей работе, тех, кто готов стать усыновителем или опекуном, тех, кто ищет ответы в процессе воспитания приемных детей. В наших аккаунтах шла масштабная консультационная работа. Как сейчас ее вести, если закрыть соцсети, непонятно».
«Скоро, боюсь, многим станет еще хуже»
Рост курса доллара и евро, прекращение авиасообщения между Россией и западными странами, а также ажиотажный спрос внутри России на лекарства и технические средства реабилитации (ТСР) привели к дефициту, который уже отмечают собеседники “Ъ”.
«Пропадают многие лекарства и расходные материалы, необходимые детям с ОВЗ (ограниченными возможностями здоровья.— “Ъ”)»,— говорит Алена Синкевич из «Близких людей». «Сейчас пока не закрыт коридор по доставке антибиотиков, необходимых нашим пациентам,— объясняет Майя Сонина из “Кислорода”.— Но логистика усложнилась, фуры задерживают на границах, время ожидания препаратов выросло. И растут цены. Наш партнер, с которым мы сотрудничаем и который поставляем нам респираторную технику, сказал, что цены вырастут процентов на 25. На антибиотики — тоже на четверть. Он надеется, что впоследствии цены будут снижаться, но сейчас ни в чем нельзя быть уверенным».
Ольга Германенко («Семьи СМА») отмечает, что лекарства и медицинские изделия не попадают под санкции, а поставщики лекарств от СМА с российского рынка не ушли. «Но после закрытия воздушного сообщения между Россией и западными странами уменьшились возможности переправлять сюда лекарства, компании вынуждены искать дополнительные маршруты, в облет, в объезд, поэтому сроки доставки и трудозатраты увеличились»,— говорит она.
На прошлой неделе была очень нервная поставка: долго с пересадками летел препарат золгенсма, купленный фондом «Круг добра» на шесть детей. Пациенты уже были в больницах, все ждали, звонили, в начале недели препарат прошел таможню. Надеемся, что этот маршрут не закроют, ведь никто не знает, будут ли вводиться новые ограничения.
лава Ассоциации мутации гена CDKL5 Мария Иванова-Сурае вспоминает, что родители детей с эпилепсией много лет добивались от государства регистрации импортных препаратов от эпилепсии, которая позволила бы детям получать такие лекарства за госсчет. Сейчас это возможно только по суду, а судебные процедуры затяжные. По словам Ивановой-Сурае, родители покупают лекарства у перекупщиков по ценам, превышающим рыночную в три-четыре раза. Однако после 24 февраля и эта возможность у них исчезла. «Авиарейсы стали отменяться один за другим, перекупщики отказались привозить эти лекарства в Россию. Несколько детей у нас оказались без лекарств на самое ближайшее время»,— говорит собеседница “Ъ”. На прошлой неделе родителям удалось найти способ доставки препаратов Сабрил и Букколам в Россию — через Финляндию в чемодане «хорошего человека».
Однако такая перевозка противосудорожных лекарств считается контрабандой, отмечает Иванова-Сурае, и каждый раз родителям приходится искать новые каналы доставки: «Меня возмущает, что наше правительство уже много лет обещает нам зарегистрировать сабрил, букколам, фризиум, но не делает этого. Государство вынуждает родителей идти на самые разные ухищрения, в том числе незаконные, чтобы спасти детей».
Своими опасениями о недоступности психотропных и противосудорожных лекарств делится и Екатерина Таранченко: «У многих наших ребят эписиндром, все препараты, которые они принимают,— европейского производства. Лекарствами мы запаслись на три месяца, но что будет потом? Если прекратятся поставки, нам придется переводить ребят на российские аналоги, а для эпилептиков это может быть критичным».
По словам Ольги Германенко, самая большая проблема фонда, вызванная новой российской реальностью,— сложности с покупками ТСР для детей и взрослых — респираторного оборудования, современных колясок, вертикализиторов. «Все, чем пользуются наши пациенты с тяжелой инвалидностью,— зарубежного производства,— поясняет она.— Откашливатели до 24 февраля стоили около 500 тыс. рублей за штуку, а через неделю — уже 800 тыс. рублей. То есть цена выросла более чем на 50%». Поставщики медтехники теперь выставляют счета в иностранной валюте, поясняет Германенко, а также требуют предоплату, чтобы зафиксировать цену,— все это усложняет адресные сборы. «Из каких средств благотворительный фонд может сделать предоплату, если он только что открыл целевой сбор? — рассуждает собеседница “Ъ”.— А не внеся предоплату, мы сталкиваемся с тем, что цена вырастает, и собранных денег уже не хватает». К тому же не все иностранные производители ТСР сейчас готовы работать с Россией — уже был случай, когда производитель отказался отправлять в РФ вертикализатор для подопечного фонда «Семьи СМА», хотя деньги были собраны и переведены поставщику.
«Цены на ТСР скачут невероятно, я такого еще не видела в своей жизни,— говорит Виктория Агаджанова.— Мы закупали электрические коляски активного типа по одной цене, через день они стали в полтора раза дороже, через два — в два раза дороже, а через три вообще пропали со складов».
Почти все подопечные «Перспектив» зависят от иностранных ТСР, отмечает Екатерина Таранченко: «Сейчас все покупки, которые были запланированы, заморожены. Непонятно, смогут ли производители поставлять продукцию в Россию, а если да, то по каким ценам. Для нас это очень важный вопрос. У нас живут ребята с тяжелыми физическими нарушениями, без качественных ТСР их жизнь сильно ухудшится, усилятся болевые синдромы. И спины наших сотрудников без подъемников будут надрываться очень быстро. Еще мы очень боимся остаться без качественных памперсов. Памперсы российского производства не решают проблемы наших подопечных, ребята в них будут мокрыми. А если иностранные памперсы сильно подорожают, то непонятно, откуда брать деньги при сокращении пожертвований».
Уже сегодня психоневрологические интернаты сокращают бюджеты, начались перебои с поставками памперсов, продолжает Таранченко: «Это значит, опять будут сокращать штат, хотя сотрудников и так катастрофически не хватает. То есть мы возвращаемся на 15 лет назад, когда детей и взрослых в интернате заворачивали в многоразовые пеленки вместо памперсов, везде стоял ужасный запах, и за 15–20 подопечными ухаживал только один сотрудник».
Отката в прошлое опасается и Германенко — по ее словам, можно пересадить всех детей и взрослых со СМА на деревянные стульчики или в стандартные коляски российского производства, но это не будет отвечать их потребностям. «Не будет хороших ТСР, придется пользоваться нашими российскими вертикализаторами — а это просто доска и резинки, которыми к доске крепят человека,— говорит она.— Именно от этих досок мы пять лет назад стали уходить, рассказывая и показывая специалистам в регионах, что важно следовать потребностям, которые есть у ребенка».
Многим благотворительным фондам придется сократить целые программы помощи — «Семьи СМА» прекратили прием заявок на адресную не жизненно важную помощь. Адресные сборы на ТСР и реабилитацию прекращает и фонд «Живой». «ТСР улучшают качество жизни людей, но многим пациентам сейчас не до качества, им просто надо выжить,— говорит Виктория Агаджанова.— Я не знаю, что мне отвечать подопечным, которые просят оплатить стереотаксическую терапию на киберноже или гамма-ноже (метод лучевой терапии.— “Ъ”). В начале года она стоила 320 тыс. рублей, сейчас стоит 390 тыс. рублей — и цена продолжает расти. Невероятно стыдно писать людям письма: мы не можем вам помочь, потому что у нас нет денег».
«У меня сейчас ощущение, что все, чем мы занимались последние годы, обесценилось»,— резюмирует Ольга Германенко.
Ни один из собеседников “Ъ” не намерен прекращать свою работу. «Дети не перестали болеть, взрослые не перестали носить одежду, люди не перестали есть, учиться,— говорит Елена Смирнова из фонда “Созидание”.— Скоро, боюсь, многим станет еще хуже, и поэтому нам нужно продолжать».
Ольга Алленова
